В честь кого назван парусный фрегат аврора. "аврора" прибыла на камчатку

Разговариваю вчера с соседским мальчишкой. Среди прочего речь заходит о знаменитых для него кораблях, и на первом месте он сразу же называет крейсер «Аврора». И даже парень, как оказалось, знает или, как минимум слышал, про участие «Авроры» в Цусиме, что, признаюсь, приятно удивило. «Здорово, - говорю, - только в курсе, почему крейсер назван именно «Аврора»?» Так вот про фрегат, что носил такое же имя до крейсера, и почему крейсер стал преемником, увы, уже не знает. И думаю, что не так много и знают сегодня про это.

И вот подумалось, что нужно бы попытаться здесь собрать кое-что про такие забытые потомками корабли. И для начала, как раз про фрегат «Аврора».

Фрегат вообще-то хорошо известен любителям военной и морской истории. Прославился он во время обороны Петропавловска-Камчатского в крымскую войну 1853-56 годов. 17 августа 1854 года к молодой крепости на самой дальней оконечности Российской империи подошла англо-французская эскадра в составе трех фрегатов, одного пароходо-фрегата и брига. К большому удивлению англичан и французов здесь их ожидал уже вполне укрепленный город и стоящий в Авачинской бухте на якоре фрегат «Аврора», пришедший из Кронштадта. Сил обороняющихся было в два раза меньше: и людей, и пушек, однако, не смотря на неоднократные атаки, Петропавловск устоял, и враг вынужден был уйти. По английским данным потери союзников во время этой неудачной десантной операции составили около 430 убитыми и раненными. Русские потеряли 32 убитыми, 64 были ранены. В одном из источников я нашел упоминание, что корт-адмирал Пирс, командовавший союзной эскадрой, впоследствии застрелился.

И основной оборонительной силой Петропавловска был как раз фрегат «Аврора» и его моряки. Они не только отличились в мастерстве артиллеристской дуэли, но и во время рукопашных схваток с десантом. Именно этот подвиг моряков с «Авроры» и стал поводом для присвоения фрегату звания «георгиевского». Что и означало необходимость сохранения названия корабля в дальнейшем, когда он будет выведен из строя.

Фрегат был построен на Охтинской верфи в Санкт-Птребурге в 1835 году. Строили его под управлением подполковника Амосова. Он имел весьма скромные размерения: длину 48,8 м, ширину 12,6 м, осадку около 4 м. Вооружение его состояло из 58 медных орудий: тридцати четырех 24-фунтовых пушек и двадцати четырех 24-фунтовых карронад (карронады отличались от обычных пушек тем, что имели более короткий ствол и другую систему крепления на станке). Экипаж включал 300 человек.

Основным районом службы «Авроры» было Балтийское море. Он немного выходил в дальние крейсерские походы, однако именно ему суждено было стать последним русским парусным кораблем, совершившим кругосветное плавание. Как раз во время этого плавания у берегов Чили фрегат получил неофициальное известие о начале крымской войны (телеграфа в ту пору еще не было, и пользовались слухами в портах). Капитан «Авроры» капитан-лейтенант Изыльметьев принял решение срочно идти в Петропавловск, ближний для него русский порт. Таким образом «Аврора» и приняла участи в обороне Петропавловска. В в 1856 году фрегат перешел в Кронштадт, замкнув плавание вокруг земли. И в том же году был выведен из действующего состава флота за ветхостью.

И совсем малоизвестный факт. На острове Сан-Лоренсо у берегов Перу (департамент Кальяо) похоронены два матроса с фрегата «Аврора», скончавшиеся в пути. Могила сохранилась усилиями наших соотечественников-эмигрантов, сейчас там стоит небольшой памятник. Русским людям на другом конце земли…

Аврора Карловна Демидова-Карамзина (урожденная Шернваль фон Валлен)(1808-1902) явно запала в сердце государю.

«Авроре Ш.»:
Выдь, дохни нам упоеньем,
Соименница зари;
Всех румяным появленьем
Оживи и озари!
Пылкий юноша не сводит
Взоров с милой и порой
Мыслит, с тихою тоской:
«Для кого она выводит
Солнце счастья за собой?»
Е. Баратынский

К.Брюллов Аврора Карловна Демидова-Карамзина

В 1995 году на аукционе «Сотбис» в Лондоне было заявлено о продаже портрета А.Демидовой работы Брюллова. В зале присутствовала певица Г. Вишневская, заплатившая итоговую оценку портрета 133500 фунтов стерлингов. После смерти Ростроповича родными было принято решение продать огромную коллекцию художественных ценностей. И снова «Сотбис». За день до начала торгов российский бизнесмен Алишер Усманов приобрел все собрание целиком за 72 миллиона долларов и принес его в дар своей стране. Сегодня оно в Константиновском дворце в Стрельне под Петербургом. Правда есть и другой подобный портрет (их было два) - в Нижнетагильском краеведческом музее.

Мадемуазель Шернваль была дочерью выборгского губернатора, бывшего шведского подполковника Карла Густава Шернваль. Поговаривали, что она была проклята при рождении. Роды принимала бабка-повитуха такой неприятной внешности, что мать Авроры Ева Шернваль испугалась и закричала:«Уведите - от нее смертью веет!»
Бабка оказалась колдуньей и произнесла свое проклятье:
«Смертью? Так пусть смерть при тебе и останется! Ты родишь на рассвете дочь, будет она красавицей, но всех, кто ее полюбит, ждет могила!»
Девочка родилась под утро и была названа Авророй -богиней утренней зари.
Было то страшное проклятье или нет, но в дальнейшем она была прозвана "Роковая Аврора", "Аврора с хрустальным сердцем", "Аврора убивающая", "Заря, обрученная со Смертью"! Но не потому, что она кружила мужчинам головы и разбивала сердца, а потому, что те, кого она любила, погибали в расцвете лет. "Меня любило на этой Земле четверо мужчин. Они простились с жизнью в уверенности, что и я любила их столь же сильно, как и они меня. Любить стольких и быть ими Любимой - чем не Дар Божий?"

Аврора была окружена поклонниками. Среди ее воздыхателей был и двоюродный брат Карл Густав Маннергейм — дед знаменитого маршала, но красавица по неизвестным причинам отказала поклоннику. До нас дошло несколько его акварелей, изображающих Аврору. Везде один и тот же сюжет - прекрасная девушка у открытого окна на фоне неба. Но героиня картин не смотрит на художника - она отворачивается.

В 18 лет сердце Авроры покорил поручик Александр Муханов, адъютант генерал-губернатора Закревского, молодой человек с репутацией гуляки и картежника, но о свадьбе с бесприданницей не могло быть и речи.

Сияет Аврора,
Свежа и румяна,
В ней много для взора
Да шиш для кармана.
(С. Соболевский)

В 20 лет Аврора дала согласие на брак со шведским аристократом Маннергеймом, но ее избранник внезапно пропал без вести накануне свадьбы. Погиб, наверное, но где и как - осталось неизвестным для всех. После смерти жениха Аврора покинула родной край и отправилась в Москву к сестре Эмилии, которая тогда была замужем за графом Мусиным-Пушкиным.

Эмилия Мусина-Пушкина, сестра Авроры

Граф Соллогуб писал о сестрах: «трудно решить, кому из обеих сестер следовало отдать пальму первенства; графиня Пушкина была, быть может, еще обаятельнее своей сестры, но красота Авроры Карловны была пластичнее и строже».
Эмилия, жена ссыльного офицера,но потомка очень знатной и богатой семьи, вошла в круг избранной столичной аристократии. В Санкт-Петербург она взяла и любимую сестру Аврору. Появление в Северной столице сестер Шернваль произвело огромное впечатление, их сразу назвали «финляндскими звездами».
С 1831 года Рори становится фрейлиной двора, что дало ей приличное содержание, около 5 тысяч рублей в год. Среди её поклонников - поэты Е. Баратынский, П. Вяземский, А.С. Пушкин. Ходили слухи, что и император Николай I не обходил красавицу своим вниманием. Однако Аврора хранила верность первой любви. Через 8 лет после предательства Муханова, в 1834 они встретились вновь. Почти как в поэме «Евгений Онегин» - провинциальная барышня превратилась в светскую красавицу. На этот раз Александр делает предложение...Но за несколько дней до свадьбы жених простудился и скончался от воспаления легких в возрасте 32 лет. Он умер буквально на руках у невесты за час до назначенного венчания.

Сама же «роковая Аврора», переживая утрату, собиралась уйти в монастырь. Но не ушла. Через два года она была уже вновь невестой.
Дочь Николая I, королева вюртембергская Ольга Николаевна, в своих мемуарах, восхищаясь красотой Авроры Шернваль, писала: «Поль Демидов, богатый, но несимпатичный человек, хотел на ней жениться. Два раза она отказала ему, но это не смущало его, и он продолжал добиваться ее руки. Только после того, как «maman» поговорила с ней, она сдалась...»
Тридцативосьмилетний Павел Демидов, миллионер, промышленник, известный коллекционер, археолог, любитель антиквариата, был старшим сыном Николая Демидова, тайного советника и камергера, российского посланника во Флоренции. В качестве свадебного подарка он преподнес жене шкатулку из платины, добытой на уральских рудниках, внутри которой расположил четырехрядное ожерелье из жемчужин величиной с орех и знаменитый алмаз «Санси».
В.А.Соллогуб: "Посреди роскоши, ее окружающей, она оставалась, насколько это было возможно, проста: мне часто случалось встречать ее на больших балах в одноцветном гладком платье, с тоненькой цепочкой, украшавшей ее великолепную шею и грудь; правда, на этой цепочке висел знаменитый демидовский бриллиант-солитер, купленный, кажется, за миллион рублей ассигнациями..."

М.Ф.Каменская "Воспоминания":"На бале у Юсупова было много прелестных женщин, и среди них выдавалась миловидностью и красотою Демидова, рождённая Шернваль. На этом бале она обратила на себя внимание всех оригинальностью своего наряда: неизвестно почему, вероятно, из чувства противоречия, при ее баснословном богатстве она явилась на этот блистательный бал в самом простеньком белом креповом платьице, без всяких украшений и только на шею повесила себе на тоненькой черной бархотке бриллиантовый крест из пяти камней. По поводу этого креста на бале ходил анекдот: рассказывали, что государь Николай Павлович, взглянув на ее простенький костюм, со смехом сказал ей:
- Аврора, как это просто и как это, должно быть, дешево стоит!
Слова государя повторялись во всех углах, и мне очень жаль, что я не рассмотрела этого креста. Спасибо одному балагуру, который прояснил мне смысл слов Николая Павловича:
- Крестик простенький, графинюшка! Всего пять камушков, солитер посредине, да такие же четыре груши. Только эти камушки такие, что на каждый из них можно купить большущий каменный дом. Ну, сами посудите, барышня, пять таких домов - ведь это целый квартал,а висит на шее у одной женщины. Как же не удивиться, хоть бы самому императору!"

От этого брака был рожден единственный сын Павла, получивший княжеский титул Сан-Донато.
В.И.Соллогуб: "В одной из боковых зал демидовского дворца мне часто случалось видеть наследника демидовского или, скорее, демидовских богатств, тогда красивого отрока, впоследствии известного Павла Павловича Демидова; он был окружен сотнями разных дорогих и ухищренных игрушек и уже тогда казался всем пресыщенным не по летам. Аврора Карловна страстно его любила, очень занималась его воспитанием и даже, кажется, насколько это было возможно, была с ним строга..."
Через 3 с небольшим года Павел Демидов умер в Майнце 25 марта 1840 г. в возрасте 42 лет (по данным «Русской родословной книги» скончался 21 марта). 6 лет после смерти мужа Аврора Демидова Шернваль не снимала траура. Вместе с младшим братом мужа она стала наследницей колоссального демидовского состояния. Анатолий Николаевич Демидов жил почти все время за границей, в Италии, и Аврора приняла довольно смелое для женщины ее круга решение: взять на себя управление делами на уральских заводах.

Авроре было 38 лет, когда она вновь полюбила. В 1846 году в 38 лет Аврора снова вышла замуж за офицера Андрея Карамзина, сына знаменитого историка Николая Карамзина.
Злые языки шептались: «Как Демидова может решиться сойти с какого-то своего класса при дворе и, будучи тайной советницей, идти в поручицы. Но любовь восторжествует над супротивной силой»
Но счастье было недолгим, началась Крымская война.
Алина, младшая сестра Авроры, писала:
«В Андрее снова проснулся военный с патриотическим пылом, что омрачает мои мысли о будущем. Если начнется настоящая война, он покинет свою службу в качестве адъютанта, чтобы снова поступить в конную артиллерию и не оставаться в гвардии, а командовать батареей. Ты поймешь, как пугают меня эти планы. Но в то же время я понимаю, что источником этих чувств является благородное и мужественное сердце, и я доверяю свое будущее провидению…»
С собой офицер Карамзин всегда носил миниатюрный портрет любимой жены, говоря, что этот предмет у него "могут отобрать лишь с жизнью".
В 1854 году Андрей Карамзин погиб в неравном бою с турками, ему было 40 лет.
По воспоминаниям Федора Тютчева, Карамзин накануне смерти написал письмо Авроре:
«Это одно из таких подавляющих несчастий, что по отношению к тем, на кого они обрушиваются, испытываешь, кроме душераздирающей жалости, еще какую-то неловкость и смущение, словно сам чем-то виноват в случившейся катастрофе... Был понедельник, когда несчастная женщина узнала о смерти своего мужа, а на другой день, во вторник, она получает от него письмо - письмо на нескольких страницах, полное жизни одушевления, веселости. Это письмо помечено 15 мая, а 16-го он был убит...».

Аврора Карамзина.Худ. Алексис-Жозеф Периньон, 1853.

Были еще горькие потери:
Эмилия Мусина-Пушкина, сестра Авроры, умерла молодой в возрасте 36 лет.
А. О. Смирнова-Россет вспоминала « Она была очень умна и непритворно добра, как Аврора. В деревне она ухаживала за тифозными больными, сама заразилась и умерла».
Как писал Владимир Соллогуб «Графиня Мусина-Пушкина умерла еще молодою - точно старость не посмела коснуться ее лучезарной красоты»

Гау.Эмилия Карловна Мусина -Пушкина

в 1885 году умер и её единственный сын — Павел Павлович Демидов. Ему было чуть за тридцать.
Она всегда категорически отказывалась признавать, что в ее жизни было что -то роковое, мистическое. "Просто Судьба!" - возражала она, печально улыбаясь. Таков мой удел, определенный Богом - жить за всех, кого я любила и сейчас люблю. Я будто бы обручена с Жизнью!"
Сама Аврора находила утешение и смысл в добрых делах. «Это мое пребывание на Урале дало жизни содержание и смысл, так как появилась возможность делать добро и утешать несчастных. Я почувствовала пользу от своего существования», -писала она сестре. «Аврора Карловна, - со слов старожилов рассказывал в 1885 году писатель Д. Н. Мамин-Сибиряк, - как никто из прежних владельцев умела обращаться с людьми. Она была необыкновенно приветлива со всеми и занималась всевозможными вещами в жизни рабочих, бывала посаженой матерью на свадьбах, дарила бедным невестам приданое…»

По словам чиновника министерства государственных имуществ К. Головина:«Но бесспорно самой замечательной женщиной, с которой мне приходилось тогда видаться, была, несмотря на свои 80 с лишком лет, известная Аврора Карловна Карамзина. Она всё похоронила в жизни, и горячо любимого мужа, и сравнительно недавно скончавшегося сына. И жизнь её всё-таки не казалась опустелой, а бодрость её деятельной души нисколько не пострадала от лет. Её семья расширилась - вот и всё, не только от того, что она становилась матерью для всех своих многочисленных племянниц, но и потому тоже, что делать добро было для неё потребностью. И добро это не ограничивалось, как у многих, простою щедростью - такая щедрость была бы ей не по силам - так как всё огромное богатство, унаследованное от первого мужа, Демидова, она отдала сыну: роскошный её дом по Морской был продан. Она уединилась в своей вилле близ Гельсингфорса, хозяйничала умело в своём маленьком имении Трескенде, а когда её вилла в одну зимнюю ночь сгорела со многими хранившимися там дорогими воспоминаниями, избалованная женщина до самой смерти скромно ограничивалась небольшим уцелевшим флигельком.
С годами нрав её не изменялся ничуть. Сестра виделась с нею в Гельсингфорсе уже в половине 90-х годов, когда ей тоже, как и девятнадцатому веку, минуло 90. Она оставалась такою же светлою, тем духовным, не померкающим внутренним светом, который всегда сказывается и во внешности. Ни одного горького чувства, ни одного язвительного слова. А между тем несколько раз уже тяжёлое горе обрушивалось на эту знаменитую прежде красавицу, воспетую Пушкиным, на этот кумир Петербургского света ещё в эпоху Николая Павловича. Её, теперь уже ограниченные средства, не позволяли Авроре Карловне проживать в Петербурге, куда она наезжала лишь мельком, сохранив до конца свои близкие отношения к царскому семейству. Она была женщина глубоко религиозная - иные называли её поэтисткой - но это название к ней не шло; до того мягкою примирительною, полною снисхождения, оставалась всегда её тёплая вера»

А.Харламов. Портрет детей Демидовых (Павел, Аврора, Мария, Анатолий).1883-1884 гг
(внуков А.К. Демидовой-Карамзиной)

Это известный портрет внучки Авроры - Марии, прожившей до 78 лет на Вилле Порталино в Италии. Её мужем был князь Семён Абамелек-Лазарев.

Ее внучка и полная тезка, княжна Аврора Демидова Сан-Донато, вышла замуж за югославского князя Арсена и стала матерью князя Павла Карагеоргиевича, принца-регента Югославского. Дочь «югославской» Авроры — известный сербский политик Елизавета Карагеоргиевич, а внучка — американская кинозвезда Кэтрин Оксенберг.

…Когда-то при Воскресенском Новодевичьем монастыре (в Петербурге) была церковь Божьей Матери «Всех Скорбящих Радости» («Карамзинская»), построенная в 1855-1856 гг. на месте захоронения убитого в Крымской войне А. Н. Карамзина. Деньги на строительство храма-усыпальницы пожертвовала вдова. В 1902 году рядом с мужем была захоронена и Аврора Карловна. В июне 1929 года церковь закрыли, а в 1930-м и вовсе снесли. Могилы Карамзиных были утрачены навсегда...

В Хельсинки, на Линнунлаулунтие, сохранились больница и капелла, основанные Авророй Карамзиной. На том самом месте, где эта женщина основала первое в Финляндии дьяконисто (общину милосердия. - Прим. ред.), сегодня находится Институт сестер милосердия: больница Авроры, приют для престарелых, церковь, аптека, музей и дома для персонала.Красивый дом в имении Трясканда (в Гельсингфорсе), куда в 60-х годах XIX века Аврора Карловна часто приезжала, сгорел. Восстанавливать его не стали, а выстроили поблизости другой - в Хакасалми. Сегодня здесь Городской музей, в котором хранится архив Авроры Карамзиной. Одна из улиц Хельсинки названа её именем.
Сама Аврора похоронена на кладбище Хиетаниеми, где на ее могиле установлены две скорбящие скульптуры работы Вилле Валльгрена с надписью-эпитафией на французском: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий».*

В центре Хельсинки, недалеко от православного храма, стоит мраморный памятник Авроре Карловне Демидовой-Карамзиной.

"Роковая Аврора" в судьбе России


Бориспольц. Фрегат Аврора

Аврора Карловна Демидова-Карамзина скончалась в далеком 1902 году. Через пятнадцать лет прогремел выстрел орудий крейсера "Аврора", носящего ее имя.
"Октябрьский" крейсер "Аврора" был своеобразным "потомком" корабля, принимавшего участие в Крымской компании 1855 года. По легенде, это имя было дано судну во время шутливого пари, проигранного командиром корабля, его доброму знакомому, полковнику Андрею Николаевичу Карамзину. Переименованное судно погибло, разгромленное англичанами, но название осталось и, храня легенду о пари, само стало живой легендой.

Многие художники рисовали героический корабль. Есть и чертежи, и картины очевидцев, и модель в Центральном военно-морском музее. И книжки с иллюстрациями, и диафильм. И вдохновенные живописные полотна современных маринистов. Вот работа Валерия Шиляева, он писал "Аврору" не раз, и в походе, и на рейде, и в бою.

Но парусный корабль – не самолёт с конвейера. Ручная работа, индпошив. Уже при спуске на воду корабль отличается и от чертежа, и от своих систер-шипов. У «Авроры» братьями-сёстрами были фрегаты «Диана» и «Амфитрида»... и ещё три десятка фрегатов, а папашей, от которого взяты чертежи – британский «Эндимион».
Да, живописцы-очевидцы-современники Иван Айвазовский и Платон Борисполец
написали прекрасные, экспрессивные и романтические картины, которые чуть ли не пахнут морскими брызгами. Картины, конечно, не имели задачей запечатлеть конструктивные особенности корабля. Но на картине Платона Бориспольца на корме «Авроры» мы видим надстройку – полуют, которой на чертежах нет.
«Аврора» спущена на воду в 1835 году, написана Айвазовским в 1837 году, Бориспольцем в 1844 году, в 1851-м тимберована, а отправилась на Дальний Восток в 1853 г. Поход стал кругосветкой с перерывом на войну 1854-56 гг.
И как же выглядел фрегат в Петропавловском сражении?
Ключевое слово – тимберована. Это означает – претерпела капитальный ремонт, после которого прежним остался только корпус. Деревянные юферсы («макропуговицы», служащие для натягивания снастей), ясно видные на обеих старых картинах, были заменены на винтовые талрепы. Красиво декорированные штульцы – боковые туалетные «избушечки» на корме, так старательно показанные П. Бориспольцем, – исчезли вовсе. Корма приобрела круглую форму, изменилось количество портов, изменилось и пушечное вооружение. Обо всем этом можно судить по тимберовочной ведомости и мимолетным упоминаниям тех или иных деталей.
То есть, внешний «тюнинг» корабля стал совсем иной, чем на картинах А(йвазовского). и Б(ориспольца). Единственно верное изображение корабля периода Петропавловского боя – , с обозначенными на нём повреждениями. Изображены даже спущенные стеньги и снятые реи. Федоровский обошёл на этом фрегате кругом света, делил с ним боевые будни (и буночи:)) – кому бы ещё знать «Аврору», как родную? Рисунок только поначалу кажется схематичным, а вглядевшись, найдёшь и рисунок якоря на торце крамбола, и декоративный щит с «жезлом Юпитера» на корме, в проекции капитанской каюты. Следует ли сомневаться, что и другие детали показаны точно?
Никто из художников, однако, не руководствуется рисунком Федоровского. Во-первых, рисунок не так известен и не так ярок, как картины А. и Б. Во-вторых, это всё равно, что требовать от режиссёра Тарантино, чтобы он соблюдал законы анатомии и физиологии, гласящие, в человеке нету больше 5 литров крови, да и та вся не выливается. У кино свои потребности, у картины свои. Что с того, Что «Аврора» в бою стояла без стеньг и рей, а вражеские флагманы не распускали парусов, перемещаясь то на буксире, то на шпрингах? С парусами-то зрелищней.

Это всё присказка. А сказку начну вот с этого рисунка, невзрачного. Из книжки 1954 года: А. Степанов. «Петропавловский бой». Художник В.И. Ванаков.

Странно в этом рисунке то, что ничего на нём толком не видно. Какой-то фрегат без подробностей, какие-то сопки сзади, какие-то азиатские джонки – всё это можно нарисовать поинтереснее. Но художник не интересничал, в всего лишь срисовал по образцу. Предположим, образец заслуживал доверия.
Вот, пожалуйста. (В.Д. Сергеев. Страницы истории Камчатки. 1992)

Но и с такого образца где сел, там и слезешь. Не видно ничего, кроме ретуши. Канаты с пальму толщиной. Я предположил, что в оригинале это был «портрет корабля» – незатейливый рисунок с натуры, какие офицеры вклеивали в свои дневники. (Например, портрет фрегата «Президент» в дневнике Дж.Н. Дика.)

Репродукция из фондов ЦВММ, которую опубликовал Strannik4465 на форуме tsushima.su , выглядит ближе к оригиналу:

Чудесным образом «Аврора» всё больше начинает походить на рисунок Федоровского (расположение портов, форма подзора – свеса кормы… не видно штульцев)… и на фотографию! Но ретушь, хоть и не столь грубая, таки портит впечатление.
По этой картинке френд lot1959 предположил, что фрегат наш запечатлен в Гонконге – за это говорят и китайские джонки, и высокие холмы, из которых правый похож на пик Виктория.
Почему бы и нет?
«В тот же день (9 ноября 1856 г.), в ½ 8 часа пополудни пересекли тропик Рака и вступили в Китайское море. Так как этот переход был очень бурный, то для освежения команды, тяги ослабевшего такелажа и некоторых исправлений в камбузе и плите, повредившихся от сильной качки, решились зайти в Гон-Конг, куда и прибыли 13 ноября благополучно. О пребывании фрегата на Гон-Конгском рейде, с 13 по 28 ноября капитан 2 ранга Тироль, между прочим, доносил, что английское начальство оказывало ему постоянную вежливость и предупредительность. Генерал-губернатор сэр Джон Боуринг при посещении фрегата предложил, за неимением в здешнем порте русского консула, во всех нуждах обращаться прямо к нему; но командир предпочел для снабжения фрегата всем необходимыми обратиться к Американскому торговому дому Барроса, которого услужливость и деятельность были особенно полезны, тем более, что война Англичан с Китайцами много затрудняла снабжение фрегата. В продолжение пребывания фрегата в Гон-Конге погода стояла ясная, с температурою от + 15° до 18°, при умеренном NО муссоне. Здесь нашли в достаточном количестве мясо и зелень для команды, по весьма умеренным ценам. 29 ноября фрегат «Аврора» вышел из Гон-Конга в море». [Обзор заграничных плаваний судов русского военного флота с 1850 по 1868 год. (Сост. Сгибнев А.С.) Том 1.СПб, 1871.]
Н. Фесун упоминает, что в Гонконге превесело общался с офицерами британского фрегата «Винчестер» (и выпытал много запоздалых, но интереснейших сведений из неприятельского стана). Вся остальная английская эскадра – в том числе «Сибил», «Хорнет», «Барракута», «Энкаунтер», «Нанкин»… – ушла в Кантон.
«В то время, когда «Аврора» зашла в Гон-Конг, – пишет Фесун, – Кантон по случаю несогласий с китайским правительством был объявлен в блокаде и военные действия между англичанами и китайцами уже начались. Командор Элиот, имея брейд-вымпел на том же самом фрегате «Сибил», с которым он парадировал в Де-Кастри, стоял в реке, командуя одной из блокадных дистанций; по реке этой, как по большой дороге к Вампоа и Кантону, беспрестанно снуют пароходы. Вечером того дня, когда «Аврора» бросила якорь на гонконгском рейде и когда уже почти стемнело, один из шедших вверх по реке [Кантон] пароходов, придержался под корму к «Сибиль» и окликнул его; получив ответ с английского фрегата, на пароходе прокричали: «Слушайте! Фрегат «Аврора», которого вы искали два года, теперь пришел в Гон-Конг и вас ищет». Потом дан полный ход, и прежде чем командир, ожидавший новостей и бывший сам на юте, успел опомниться, задорный янки (пароход был американский) уже скрылся за темнотою».
Словом, почти три недели «Аврора» в Гонконге мирно простояла. Имела время и попозировать.
«Сто шагов назад – тихо на пальцах…». Сто не сто, но ещё один обратный шажок по следу картинки я нащупал. Притом у себя дома, в шкафу, в пачке ксероксов со статьёй адмирала А. Де-Ливрона «Петропавловский бой» [Морской сборник, 1914, № 7. неоф., стр. 2] Там я и увидел картинку, маленькую и на ксероксе совсем чёрную, со знакомым профилем «Авроры» и монограммой в углу из букв НЭ. Естественно, я решил, что монограмма принадлежит художнику. Так да не так. Не просто художнику, а фотохудожнику. Этот НЭ (или ЭН, имя расшифровать не удалось) переснимал и ретушировал картинки для их полиграфического воспроизведения – на открытках, в «Военной энциклопедии» Сытина, и вот – в «Морском сборнике». И в уголке стекла ставил «чпок» (так это назвала fishka_anna ) – штампик с монограммой. Хотя бы затем, чтобы Сытин не забыл заплатить.
Вот эта картинка – скан диапозитива из Публичной библиотеки СПб.

Смотрим. Выходит, фотка от Strannik4465 – всего лишь увеличенный, ретушированный фрагмент картинки от НЭ. Гора, «загримированная» под пик Виктория – не пик Виктория. А вот джонки – похоже, действительно джонки. Ну и опять же ретушь Наиболее явно подрисованы андреевские флаги и контуры горы на заднем плане. Всё равно похоже на Гонконг. (Не на Сингапур и не на остров Св. Елены.)
Однако точно определить пейзаж не получается. Могу только предположить, что горы на оригинале изначально неотчётливы, вот ретушёру и пришлось их дорисовывать и домысливать.

Возможно, подразумевался вот этот кусок острова Гонконг, чуток в другом ракурсе?

(Да, это изображение уже XX века, остров более застроен. А "визитно-карточный" пик Виктория правее-западнее, на продолжении панорамы.)

Картинка НЭ скучноватая – ни раздутых парусов, ни волн, ни чаек. Да ещё и горы пришлось вырисовывать из дымки. Всё говорит за то, что это исходником была именно ФОТКА. Это достаточный повод, чтобы изображение кочевало от ретушёра к ретушёру, из книжки в книжку.

Ещё бы шажок назад – к оригиналу фотки. И… – притяженья больше нет. Но увы. След обрывается. Андрей Де-Ливрон ни словом не обмолвился, что это за фотка, где взял, куда девал.
На фрегате «Паллада» было два фотографических аппарата, купленных в Европе в начале плавания, снимали на них Гошкевич и Можайский. О фотоаппаратах на «Авроре» ничего не известно. Но снимали-то «Аврору» не с «Авроры». И не с берега. Снимали с другого корабля. Может, с «Винчестера»? Вспомним, что ведущей техникой в 1856 г. был дагерротип - маленький позитив в одном экземпляре, требовал большой выдержки. Дагерротипы, с развитием фототехники, переснимали, и всегда ретушировали. Либо с них делали гравюру, литографию.

Найдётся ли? Хотелось бы.
PS
Признанный мастер судомоделизма Михаил Безверхний уже который год строит "Аврору". Два варианта параллельно - до- и послетимберовочный. Эту работу надо видеть, впечатляет не менее, чем посещение, скажем, Оружейной палаты. И работа даёт представление, что за машина, что за организм это - парусный фрегат.
(Листать по страничкам форума.)

PPS Форумчанин Mitrich с modelsworld.ru даёт пояснения и дополнения к посту.
[Почему на посттимберовочной модели Михаила Безверхнего всё же присутствуют штульцы.] Материалы о тимберовке «Авроры» нашлись после того, как Михаил сделал второй корпус. Штульцев [после тимберовки] не стало вовсе, были переделаны нос и корма, получившие другую форму, уменьшено число портов, понижена высота борта. Всё как у Федоровского на схеме.
[Возмож но ли построить модель "по Федоровскому". ]
Что же до новой модели "по Федоровскому", то сначала нужно сделать чертежи. В архиве есть довольно подробное текстовое описание и чертежи тимберовки фрегата «Амфитрида», которые были положены в основу тимберовки "Авроры". Дело за малым - взять исходные чертежи «Авроры» и наложить на них «Амфтириду». Я взялся за это в конце прошлого года (для себя самого, поскольку люблю «Аврору» еще со времен советского диафильма), но процесс идёт очень медленно с большими перерывами - настало время перерабатывать теорию «Дианы», по которой строилась «Аврора», в носу и корме, где палубы были удлинены и расширены для улучшения мореходности. А среди тимберовочных чертежей «Амфитриды» как раз нет переработанного теоретического чертежа.
…Корма «Авроры» была круглой изначально. Она потеряла штульцы в результате тимберовки. Возможно, корма была при этом расширена, как у «Амфитриды», но прямого указания в описи на это нет, в отличие от форштевня и бака. Однако, в начале списка рекомендуемых и одобренных переделок написано: "Подобно фрегату «Амфитрида»", так что расширение кормы можно предположить.
В комментарии Lot1959 - "Орудийных портов капитанской каюте, как известно, было четыре...". На чертеже «Амфитриды» в капитанской каюте портов пять. Но "веретено Юпитера" скорее всего, декоративная накладка на борт, как и пишет Lot - возможно, на месте одного из фальш-окон.
А еще «Аврора» в результате переделки форштевня, получившего больший наклон, выросла до полных 160 футов по орлопдеку, жилой палубе (между перпендикулярами) - но это уже мои расчеты на основе наложения «Амфтриды» на исходник «Авроры».

Глава пятнадцатая

ФРЕГАТ «АВРОРА»

…и сами полегли за землю Русскую…

Слово о полку Игореве

Фрегат «Аврора» все ближе подходил к Петропавловску. На нем стали убирать паруса. Видны были люди на огромных реях, на вантах и на палубе, офицеры на юте, шлюпка с Губаревым, подошедшая к борту.

Завойко пошел домой переодеться.

– Слава богу, Юлечка, – сказал он, входя к жене в полной форме с орденами. – Вот теперь посмотрим, как придут англичане и французы. Всякий другой на моем месте, имея такой гарнизон и эту «Аврору», то есть одно судно да нехватку продовольствия, схватился бы за волосы от мысли, как придется обороняться. А я говорю: слава богу, так как идет судно. Не болтуны и сумасшедшие, а только Завойко будет за всех отдуваться и воевать, к чему я готов, хотя я и не говорю громких слов и не делаю великих открытий. Я готов сложить голову, и дети пусть не стыдятся отца, если его после смерти упрекнут.

– Почему же упрекнут? – насторожилась Юлия Егоровна.

Ее беспокоили подобные рассуждения мужа. Казалось, он старался оправдаться, отвечая своему какому-то внутреннему голосу.

– Нет, Юлечка, – сказал он упрямо, – я не чувствую себя ни в чем виноватым и могу умереть спокойно, и ты можешь не тревожиться. Так я иду на «Аврору». Слава богу, что она пришла. И когда голому дали одну только рубаху, он чувствует себя одетым, а богачу мало дюжины, и он хочет отнять последнее у соседа! Я чувствую себя, словно обут и одет. Да не забудь, что теперь пришел мой родной племянник, ныне мичман Николай Фесун, и я этому очень рад, хотя все, кто на ней прибыл, мне родные!

Юлия Егоровна также рада. Фесун – сын мелкопоместного дворянина с Украины – с помощью дядюшки Фердинанда Петровича поступил в свое время в морской корпус и учился отлично. Юлия Егоровна себя чувствовала до некоторой степени благодетельницей этого мальчика.

Завойко пошел, но остановился в дверях и, повернувшись, снова заговорил горячо:

– Но, Юленька, я, как Кутузов, скажу, что враги не на того напали. Я не сдамся и подниму всех камчадалов, и мы устроим тут войну, от которой врагу не поздоровится. Англичане еще не рады у меня будут!

Зная, что все население Камчатки состоит из природных охотников, прекрасных стрелков, Завойко повсюду разослал своих чиновников, даже и за хребет, в долину реки Камчатки, с приказанием всем вступать в добровольцы.

– И теперь такая подмога! Фрегат! На нем четыреста человек команды!

А Юлия Егоровна думала о том, как кстати теперь ее молочная ферма. Муж часто бранит родственников, а ведь если бы не они, если бы не родственные связи, то многое и многое не удалось бы сделать. Ведь если бы не дядя, не его имя, то и правительство, верно, никогда бы не дало мужу средств для покупки скота. Муж при всей его нечеловеческой энергии вряд ли смог бы исполнить все так быстро, если бы тут на помощь ему своими средствами и судами не пришла Компания. В то же время она отлично понимала что, не будь здесь ее мужа, никакие средства и суда Компании не значили бы ровно ничего. И она снова гордилась своим «старым мужем», как называла Василия Степановича.

… Между огромных вулканов, вершины которых местами в снегу, а склоны в густых раскидистых лесах, залегла широчайшая Авачинская бухта. Звонкие речки с прозрачной водой сбегаются к ней по широким лесистым долинам.

За грядой низких сопок, отошедшей от матерого берега, – ковш – внутренний залив, то есть бухта малая в огромной бухте. На берегу ковша примостился Петропавловск. Он совсем походил бы на малую камчадальскую деревушку, если бы не дом губернатора с березами в саду. Наискосок – церковь, старая, деревянная, потемневшая от дождей, внизу – пакгауз и причалы. Чуть подальше, там, где ковш уткнулся в берег между перешейком и материком – склад и новая казарма. В стороне – магазин американца.

«Аврора» вошла в ковш. Лодки с обывателями окружили ее. На борт подавали ведра и кувшины с молоком, зеленью и ягодой.

– Блестящее судно! – говорили столпившиеся чиновники.

Губарев вернулся на шлюпке, отозвал в сторону губернатора. Вид у него был смущенный, и он о чем-то долго шептался с Завойко. Василий Степанович живо сел в шлюпку. Гребцы налегли на весла. Через несколько минут он поднимался по трапу на фрегат.

Вскоре с этого блестящего судна стали спускать в шлюпки носилки с людьми.

Командир «Авроры» капитан второго ранга Иван Николаевич Изылметьев , с угрюмым взглядом серых глаз, полузакрытых от усталости и болезни, долго рассказывал Василию Степановичу, что произошло с «Авророй».

На судне почти все больны цингой. Одни тяжело, другие легче, но совершенно здоровых людей почти нет. Сам капитан также чувствует себя неважно.

Его фрегат, обойдя мыс Горн в самое бурное время года, не пошел в Вальпараисо, как было приказано. Капитан, зная, что там стоит английская эскадра, пошел в порт Кальяо, на южноамериканском побережье. Но в Кальяо как раз и оказалась целая соединенная франко-английская эскадра, ожидавшая из Панамы по сухому пути известий из Европы о начале войны с Россией, которые через Атлантический океан должен был доставить почтовый пароход.

– Мы не ждали и напоролись! – рассказывал Иван Николаевич. – Но и в Кальяо о войне ничего не было известно!

– Так нигде и ничего не известно! – сказал Завойко.

Англичане и французы обрадовались приходу русского корабля. Прибудь через перешеек известие о начале войны – фрегат «Аврора» сразу стал бы их добычей.

Изылметьев пустился на хитрость. Он велел своим офицерам дружески встречаться с английскими и французскими офицерами, говорить, что у нашего судна серьезные повреждения, придется его основательно ремонтировать и что судно это вообще плохое, напрасно послано в такое далекое плавание, что еще в 1846 году английские газеты в Плимуте предупреждали об этом, когда на «Авроре» прибыл в Англию великий князь Константин.

Англичанам и французам очень лестно было захватить в свои руки фрегат, на котором воспитывался когда-то сын царя. Хотя они были уверены, что это и в самом деле никуда не годная гнилая посудина.

Офицеры союзников ездили на «Аврору» с визитами, русские, в свою очередь, бывали у них. Казалось, и те и другие очень рады, офицерская молодежь со всех судов отправлялась вместе на гулянья. А в это время тайком англичане и французы наблюдали за тем, что делается на русском судне. А все, кто оставался на «Авроре», тоже тайком, лихорадочно готовили судно к огромному переходу через Тихий океан. Иван Николаевич спешил, торопил людей, искусно притворялся при встрече с иностранцами, что у него все в беспорядке, даже затеял переговоры с представителями одной из фирм в Кальяо о починке фрегата, для чего сам съезжал на берег. А на рассвете другого дня, когда до приезда представителей фирмы оставалось несколько часов, на фрегате подняли паруса и с попутным ветром быстро вышли в море.

– Еле ушли из Кальяо, – рассказывал Изылметьев, сидя в своей каюте напротив Василия Степановича и вытирая лоб платком. Словно он только что сам убежал от врага.

– Так у меня не лучше, Иван Николаевич, и тоже нет продовольствия, хотя на сопках растет черемша и ходят медведи, которых мы убиваем. И хотя у нас нет муки, но мы духом не падаем, а черемшой и молоком поставим на ноги всю вашу команду. И забьем для вас несколько бычков и кабанчиков! А теперь скажите, что известно вам, какие суда врага придут на Камчатку? Скоро ли? Где та эскадра, что стояла в Кальяо?

По словам Изылметьева, союзники ждали подкрепления других кораблей. Все эти вопросы обсуждались в каюте капитана, а потом на берегу, в кабинете губернатора.

А от «Авроры» одна за другой отваливали шлюпки… Нездоровые, уставшие, полуиссохшие от голода, но надушенные, в новеньких блестящих мундирах, юные офицеры съезжали на берег, направляясь на обед в дом губернатора.

Потом опять пошли шлюпки с больными и умирающими. Их ждали на берегу солдаты с носилками.

– Вот чего дождались! – говорили в толпе обыватели.

На берегу царило мрачное молчание. Изредка слышались стоны и вздохи.

Печальная вереница носилок потянулась к городку. Больных велено было класть в домах обывателей, и Губарев уже ходил и назначал, кому и сколько.

Разговоры в кабинете Василия Степановича продолжались.

– У меня уже есть план, как вылечить всю вашу команду, а затем как общими силами оборонять Петропавловск.

– Но судно должно следовать в Де-Кастри.

– Вот я и хочу сказать вам, что «Аврора» никуда не пойдет из Петропавловска. Я, как губернатор и командующий всеми морскими силами, приказываю вам остаться здесь и вместе с гарнизоном города принять меры для защиты от неприятеля!

Иван Николаевич, чуть привставая, почтительно поклонился, как бы показывая, что спорить не собирается и принимает приказание как должное и согласен с Завойко не только как с губернатором, но и по сути дела. Конечно, мало радости одному судну выдержать бой с целой эскадрой. Но он понимал, что у Завойко нет иного выхода, как отдать такой приказ и обороняться до последней капли крови. Изылметьев понимал также, что не смеет настаивать на уходе своего корабля в Де-Кастри не только потому, что обязан исполнять приказание, отданное так твердо и решительно. Долг и честь обязывали его не покидать город и порт, которые Завойко с такой решимостью и отвагой готов оборонять.

– Но если будет приказ от Муравьева? – спросил Иван Николаевич.

Завойко смолчал. Он считал себя вправе скрыть, что такой приказ уже есть.

– «Аврора» никуда не пойдет! – сказал он решительно. – Ответственность я беру на себя.

Он еще добавил, что уход «Авроры» был бы равносилен гибели города, а потом стал объяснять план обороны Петропавловска. Завойко намеревался теперь построить новые укрепления. Изылметьев расспрашивал подробности. Завойко сказал, что придется построить не менее пяти батарей. Обсудили, какими запасами будет располагать гарнизон города. Завойко спросил, сколько ружей, пороха и пушек на «Авроре».

– Но для того, чтобы выстроить укрепления, – сказал Изылметьев, – нужны прежде всего здоровые руки. А команда… – Он развел руками, выразив растерянность на своем лице.

Он как бы хотел сказать, что теперь все зависит от того, какова Камчатка, сможет ли она дать здоровье людям.

– Так я знаю, как поставить на ноги всю вашу команду в несколько дней.

– К сожалению, нет таких средств, Василий Степанович!

– Так вы не знаете тогда Камчатки! И вы не можете мне так говорить. В сорока верстах отсюда есть Паратунка, и там целебные воды. Я уже послал приказание камчадалам свозить туда своих коров. И когда больной матрос будет купаться в горячей целебной воде и пить молоко, то при здоровье русского человека он очень быстро встанет на ноги. Неподалеку от этой Паратунки на речке Аваче находится собственная молочная ферма моей жены. Все, что возможно, будет с моей фермы предоставлено вашей команде. Пока мы подкрепим людей здесь, а через два дня на шлюпках и на бортах перевезем их на Паратунку. Там будет молоко, целебные источники, черемша, и люди поправятся так, как нигде и никогда не поправлялись, и еще будут славить Камчатку по всему свету…

Изылметьев был человеком с большим достоинством, которому, однако, чуждо было ложное самолюбие, и поэтому он обычно спокойно подчинялся любому разумному приказанию начальства, умея показать, что это не задевает его достоинства даже в том случае, если смысл приказа противоречил желанию Изылметьева.

– Но кто же будет охранять судно и город, если, как вы говорите, все население будет перевозить больных.

– А на этот случай я заставлю вступить в добровольцы всех своих чиновников, поставлю их к пушкам и дам им в руки ружья. На Паратунке люди выздоровеют быстро. Мы идем на риск, но, как говорится, риск – благородное дело.

Изылметьев согласился, что план Завойко хорош и что это единственный выход. Пошли обедать. В гостиной были почти все офицеры фрегата. Завойко представил жене мичмана Фесуна. До этого генерал видел его на судне, где покрасневший до ушей племянник чуть не кинулся на шею дядюшке.

– Да, это мой родной племянник, – объявил губернатор, – и поэтому, – сказал он, обращаясь к капитану, – прошу вас, Иван Николаевич, требовать с него вдвойне, чтобы он знал службу.

Голубоглазый румяный Фесун сиял от счастья, что все видят, каков с ним губернатор, и что разговор про него. Он уже шаркал перед тетенькой и ручку целовал.

– Вот где привелось нам встретиться, – сказал ему Василий Степанович. – Может быть, вместе придется умереть за веру, царя и отечество!

За столом Юлия Егоровна сидела подле Александра Петровича Максутова – высокого красивого смуглого офицера.

– Брат Дмитрий мне так много писал о вас! – говорил он кузине.

Юлия Егоровна любезно улыбнулась:

– Да, он у нас частый гость.

– Как жаль, что я не увижу его.

– Так вы его еще увидите! – решительно сказал Василий Степанович. – В чем я порукой!

«Мои кузены, кажется, болезненно любят друг друга! Я не раз замечала, что такая любовь – предвестник каких-то трагических событий», – подумала Юлия Егоровна.

Наутро Завойко и Изылметьев, взяв с собой Губарева и Максутова, пошли на осмотр местности. Решено строить всего, с уже начатыми, шесть батарей. Один борт «Авроры» разоружить, пушки поставить на батареи. Вторым бортом «Аврора» будет палить по противнику, ставши за косой, что тянется почти через всю малую бухту.

– И будет она за этой косой полузакрыта от ядер и бомб, как за самым наилучшим бруствером, – сказал, стоя на песчаной косе среди Ковша, Василий Степанович.

Изылметьев и на этот раз слегка склонил свою лысеющую голову.

– Да, поставим судно в гавань, как плавучую батарею, – говорил Завойко.

– Главное не пушки теперь, а люди, – заметил Иван Николаевич. – Лишь бы они поскорей поправились.

Сходили в госпиталь, проведали тяжелых, потом заходили в дома обывателей, где размещены легкобольные. Многие матросы почувствовали себя на берегу гораздо лучше.

– Генерал обещает молоком кормить! – говорили больные аврорцы своему командиру.

– Я не держу всего запаса в одном месте, – пояснял Завойко. – Половина коров у меня в городе, а половина – на ферме, и там у меня как крепость. Городскими коровами мы поправим людей здесь. Обыватели отдадут им все, что возможно.

… В березовом саду, за низкой изгородью Юлия Егоровна обсуждала с молодыми офицерами, какую пьесу избрать для любительского спектакля.

– Война на носу, а молодежь собирается веселиться! – воскликнул Завойко, войдя в сад с Изылметьевым. – Право, тут время и место устроить балы, когда господа офицеры вернутся с Паратунки. Эти балы будут получше лекарств и черемши для молодых людей, что я знаю по себе, так как сам был молодой.

На другой день целые вереницы шлюпок и камчадальских лодок под парусами отваливали от берега, увозя больных на Паратунку.

В этот день 154 года назад фрегат "Аврора" вошёл в Авачинскую губу и бросил якорь в Петропавловской гавани. Этот день по праву можно считать началом обороны Петропавловска в Крымской войне - слава русского флага и конфузия англо-французских интервентов.

фрегат "Аврора"

Командовал фрегатом капитан-лейтенант Иван Николаевич Изыльметьев, старшим офицером у него был лейтенант Михаил Тироль. В паре с корветом "Наварин" фрегат был послан для усиления российских форпостов на Дальнем Востоке в преддверии надвигавшейся Крымской войны. Почти в то же время, но другим путём туда же ушёл фрегат "Диана" под командиванием С. Лесовского. На борту "Авроры" находился юнкер Константин Литке, будущий путешественник и географ, а также множество офицеров, мичманов, гардемаринов и нижних чинов, чьи имена немного позже узнала вся Россия.
Переход из Кронштадта в Петропавловск был очень непростым. Шторм в Северном море вывел из строя корвет "Наварин" - оба корабля встали на ремонт в норвежском Кристиансанде (корвет позже был продан в Голландию на слом). "Аврора" продолжила свой путь в одиночку; в английском Портсмуте, уже пропитанном духом будущей войны, местные русофобы спровоцировали скандал, и только мудрость командира фрегата помогла выскользнуть из захлопывающейся мышеловки. В Рио-де-Жанейро авроровцы салютовали пушками эскадре Нахимова в честь победы в Синопском бою. Обогнув Америку с юга, фрегат прошёл западным побережьем Чили и бросил якорь в перуанском порту Кальяо (тогда его называли Каллао).
Совсем неподалёку стояли на якоре и корабли объединённой англо-французской Тихоокеанской эскадры. Согласно положенному этикету, были совершены взаимные визиты вежливости, хотя войной уже пахло вовсю - просто не было официального уведомления, которого союзники так ждали. Английский адмирал Дэвид Пауэлл Прайс и французский Феврье Де Пуант своими глазами убедились в невозможности для русского фрегата продолжать дальнейший путь - настолько он был потрёпан стихией. Между собой они решили начать боевые действия с захвата "Авроры" и приблизительно назначили день. Колёсный пароходо-фрегат "Virago" вот-вот должен был привезти из Панамы официальные документы касательно начала войны с Россией; было необходимо лишить русскую эскадру на Тихом океане сильного боевого корабля. Где находится "Диана", и сколько у русских кораблей вообще, союзники не знали.
Непостижимым чутьём Изыльметьев понял, что нападение на "Аврору" - вопрос дней. Поэтому он решил запудрить союзникам мозги, для чего дал команду в светлое время суток лишь изображать ремонтные работы, а по ночам вкалывать, как негры. В итоге оба адмирала упустили благоприятный момент, и, несмотря на то, что экипаж ещё недолечился после сложного перехода из Рио, ранним утром 14 апреля Изыльметьев приказал тихонько сниматься с якоря.

Иван Николаевич Изыльметьев

Учитывая отсутствие ветра на рейде, "Аврора" имела хороший шанс и использовала его. Бесшумно проверповав фрегат мористее, где уже маленько задуло, экипаж поставил паруса. Только тут союзники обнаружили отсутствие жертвы. Однако кидаться в погоню было поздно, потому что "Аврора" уже огибала остров Св. Лоренцо.
Впрочем, англо-французы вполне могли попытаться догнать русский фрегат, но, тем не менее, они этого не сделали. А всему виной известное противостояние двух наций, усугубившееся к тому же тем фактом, что ни то правительство, ни другое не утрудили себя постановкой задач своим эскадрам, составлявшим одну союзную. Адмиралы всё дискутировали, пытаясь выработать план совместных действий, а "Аврора" тем временем уже подходила к Гавайским островам.
Кстати, едва покинув Кальяо, русский корабль наткнулся на шедший из Панамы британский пароходо-фрегат "Virago", который вёз депеши для союзной эскадры, и капитан которого (коммандер Эдуард Маршалл) уже знал об объявлении войны. Находившийся на его борту Уильям Петти Эшкрофт впоследствии писал, что у англичан даже проскочила мысль атаковать "Аврору", но было решено, что секретные письма важнее. Весьма правильная мысль - иначе от "Virago" просто бы ничего не осталось, даже с её гигантской мортирой, поскольку 44 пушки против шести - слишком большой перевес.
Сразу после ухода с Гавайских островов "Аврора" в густом тумане разошлась бортами с британским корветом "Trincomalee" - на обоих кораблях едва успели опознать друг друга, чтобы тут же потерять из виду. Корвет вскоре присоединился к союзной эскадре, и мы ещё увидим его на рейде Авачинской губы.
Всего переход из Кальяо до Петропавловска (9 000 миль) занял у авроровцев 66 суток. В пути фрегат вновь основательно потрепало стихией, свирепствовала цинга; во время перехода скончались 13 моряков. Болезнь свалила командира, доктора Вильчковского и ещё многих. Однако 19 июня (по старому, конечно, стилю) фрегат вошёл в Авачинскую губу.

Ко входу в Петропавловскую гавань с акватории Авачинской губы
с английской картины XIX века

Появление "Авроры" с её 44 пушками и экипажем сильно подняло настроение петропавловцев. Дело в том, что порт Петропавловск был практически не готов к обороне, если вдруг на горизонте покажется враг. О факте объявления войны на Камчатке уже знали (от гавайского короля Камеамеа III), но сил для отражения агрессии не было...
Продолжение последует, а пока - краткая биография Ивана Николаевича Изыльметьева.

Изыльметьев Иван Николаевич (05.01.1813 – 04.11.1871)
Родился в Санкт-Петербургской губернии. 11 марта 1826 года поступил в Морской кадетский корпус.
В 1832–1848 годах ходил в Балтийском море. В 1849 году командовал транспортом "Або" в Финском заливе, затем был назначен командиром фрегата "Князь Варшавский". В 1851–1852 годах крейсировал на нём в Балтийском море.
В 1853-55 годах командовал фрегатом "Аврора". За участие в Петропавловской обороне 1854 года был произведён в капитаны 2 ранга и награждён орденом Св. Георгия III степени.
В 1855 году в составе отряда контр-адмирала В. С. Завойко на фрегате перешёл в залив Де-Кастри. Позднее командовал отрядом судов в устье Амура. В начале 1856 года был переведён на Балтийский флот. 26 августа 1856 года был произведён в капитаны 1 ранга, в 1857–1863 годах командовал кораблями "Императрица Александра" и "Император Николай I", фрегатом "Громобой", крейсировал в Балтийском море. 2 мая 1866 года был назначен начальником штаба Кронштадтского порта, 1 января 1870 года - младшим флагманом Балтийского флота.
Умер в 1871 году Ревеле (Таллинн), похоронен в Александро-Невском некрополе. На огороженном корабельными цепями белом надмогильном обелиске - надпись:

Достойнейший рабъ войди въ радость Господа Твоего.
Контръ Адмирал Иванъ Николаевич Изыльметьевъ.
Родился 4 Генваря 1813 г. Скончался 4 Ноября 1871 г.

Его именем названа красивая бухта в Татарском проливе близ южной оконечности острова Сахалин.

Я убит наповал: в Рунете не нашлось портрета Изыльметьева! Рехнуться можно... Где-то у меня в анналах он есть, найду - сразу же добавлю в этот пост.

UPD: портрет Изыльметьева не найден Гуглём (!), зато найден Яндексом (!!!), и как раз тот же самый, что и сохранённый где-то в моих папках-анналах. Вставлено в пост. Благодарю layca !